Теща давно является прит-чей во языцех сатириков, юмористов. Кто как воспринимает это. А мне, например, до глубины души обидно за них. Ведь они прежде всего мамы. Мамы наших жен. Моя мама ушла из жизни очень рано, я еще учился в школе. А когда женился, мама жены - теща - стала и для меня мамой. Ее уже давно нет в живых.

Но я всегда помню эту удивительную женщину. С удовольствием читаю на страницах «Колоса» рассказы земляков о мамах и хочу поделиться воспоминаниями о своей теще Любови Яковлевне Гридиной, которая была именно мамой, мамочкой, любимой, сильной духом, доброй, сердечной, очень терпеливой и трудолюбивой...
Родилась она в 1920 году в Песчанокопском. Ей было 14 лет, когда у нее умерли родители. Осталась она вдвоем с семилетним братом, которого хотели забрать в детский дом.
Наша мама на всю жизнь запомнила слова брата, как в слезах умолял ее: «Няня, нянечка моя родная, не отдавай меня никуда, я буду тебя любить, во всем помогать, слушаться...» Но разве сама Люба могла себе позволить отдать свою кровиночку в чужие руки! Так и остались они вдвоем. Жили в старенькой хатенке на краю села. Большой огород помогал им выжить в те нелегкие времена.
Незаметно летели годы. Люба вышла замуж, родила троих детей. Девочки Надя и Тоня остались живы, а мальчик вскоре умер после рождения. Когда весь мир потрясло страшное и неожиданное известие о начале войны, старшей дочери было чуть больше года, а маленькой два месяца.
Буквально на второй день  в районе стали призывать мужчин на защиту Отечества, в том числе и любимого мужа Василия. Мама всегда со слезами вспоминала, как соседка кричала:
- Люба, ты что своего Васю не провожаешь. Ведь он уже на станции, его там видели с машиной!
Мама, заскочив в хату, наспех собрала в рюкзак продукты, теплые вещи и бросилась бежать по опустевшим улицам на станцию, моля об одном: хоть бы успеть увидеть своего Васю...
А на перроне толпы людей, провожающих с хуторов и сел братьев, мужей, отцов...
Люба сорвала с головы платок и, размахивая им над головой, рыдая, изо всех сил кричала: «Вася, родной! Где ты?»...
Услышал муж ее, выбежал из толпы, обнял... Не переставая целовать, говорил:
- Любочка, моя ты родная, - прости меня за то, что не сказал, что уезжаю. Боялся, что не смогу перенести твоих слез у детской кровати... Пусть и мои ангелочки простят своего отца...
Раздалась команда: «По вагонам!», машинист дал прощальный гудок. Сколько же было крика и слез!
Вася схватил рюкзак, крикнул: «Береги себя и детей. Ждите, я обязательно вернусь!», и побежал в вагон.
Так Люба Гридина осталась одна с двумя малолетними детьми.
В 1942 году наш район оккупировали фашисты. Обстановка была тревожная. Но даже при этом вечерами у Любы собирались подруги, делились новостями с фронта, потихоньку, чтобы не слыхали немцы, пели народные песни. Люди поддерживали друг друга как могли не только морально: делились продуктами - молоком, хлебом.
О том, что довелось пережить нашей мамочке, рассказала мне сестра маминого мужа Настя.
Как-то, проходя мимо хаты Любы, она услышала истошные крики, плач. Не раздумывая, Настя заскочила в открытую дверь и увидела, как фашист с разъяренным, перекошенным лицом стоял у детской кроватки, в которой плакали от испуга дети, а на коленях - бледная как стена, рыдающая мама.
Фашист, направив ствол на детей, рычал как зверь в ярости на ломаном русском:
- Пух-пух матка, пух-пух киндер, матка - капут, киндер - капут....
Настя - и откуда силы взялись! - со всей мочи ударила фашиста по руке с пистолетом. Видимо фриц и сам не ожидал такого поворота, а пистолет уже был в руках Насти. Она направила его на фашиста и громко закричала:
- Вон из хаты... Она - мать, а это ее киндер... уходи!...
Фашист побледнел, понял, что его выгоняют.
- Иди, иди, в окно выкину пистолет, - говорила Настя, а сама думала: что теперь будет, возьмет да всех постреляет...
Немец вышел, поймал выброшенный пистолет.... А потом согнул руку в локте и, показывая на мускулы, произнес:
- Ох, рус баба, гут, гут...
Страшно даже представить, что довелось пережить им, матерям, в годы войны... Вспоминая, наша мамочка, говорила: «Больно, ох как больно на сердце, не дай бог такое вновь повторится...»
Шло время, война закончилась, а от мужа Любы вестей так и не было. Но она не теряла надежды, просила господа бога, чтобы Вася вернулся с войны. И он вернулся в 1946 году. Но вскоре умер в военном госпитале Ростова от ран...
Много лет до самой пенсии мама работала в Песчанке на молзаводе, ночной нянечкой в интернате средней школы.
Мама прожила до 82 лет... Я часто думаю о ней. Какая же в ней была сила, чтобы оставшись сиротой, все преодолеть, какая сердечность, человечность, безграничная материнская любовь... Что помогало ей, помимо силы духа? Наверное, вера в бога. Ведь в минуты отчаяния только к нему и обращалась она за помощью, не за себя просила, за детей...
Дочери Любови Яковлевны закончили с отличием первую школу. Младшая Тоня стала математиком. Старшая Надя после Краснодарского медучилища пошла в Свердловский пединститут на дефектологический факультет, в котором учился и я. На втором курсе мы поженились. А после учебы вернулись домой с трехмесячным ребенком. Мама тогда сказала: «Надечка, иди на работу, а с ребенком я сама управлюсь». Надю сразу же направили заместителем директора по учебной части в Развиленскую школу -интернат (где мы оба проработали до пенсии). Потом у нас родилась и вторая дочка. Жили мы с мамочкой очень дружно - одной семьей - и очень ее любили. Наши дети, ее внуки, росли, прислушиваясь к родительскому слову, а мы с супругой в свою очередь всегда следовали советам нашей мамы...
Хочу рассказать очень трогательный случай. Мама никогда не была в театре, и однажды мы решили свозить ее в Ростов. Достала она свой белый платок из шифоньера, в котором провожала мужа на фронт, надела новое платье. А когда приехали и зашли в театр, она вдруг спрашивает: «Леня, а где ж тут иконы?» Мама думала, что это церковь такая. В театре шел спектакль «Бабий бунт». Я наблюдал, как время от времени менялось лицо мамы. Изредка она улыбалась, а в основном, наверное, вспоминая свою нелегкую жизнь, женскую  долю, вытирала нахлынувшие слезы кончиками своего платочка...
Мы прожили с мамой 33 года. Она очень боялась заболеть, никого не хотела утруждать уходом за собой.
Когда она слегла, мы с женой не отходили от нее ни днем, ни ночью. В тот вечер, когда она ушла, я сидел около нее. Ближе к полуночи мама стала тяжело дышать, протянула мне свою морщинистую руку, вижу, что хочет что-то сказать, а сил нет.
Плача, прижал я ее к своей груди и только просил: «Мама, мамочка, не уходи, прошу тебя, родная, не умирай...»...
Столько лет уже прошло, а всегда мысленно прошу у нее прощения за то, что так мало мы говорили ей слов любви при жизни, ведь она, как и все мамы на свете, этого достойна...

Л. ФОМЕНКО.
с. Развильное.
Фото из личного архива Л. Фоменко. 1976 г.